Почему это происходит так быстро? Мне часто задают этот вопрос, и мне кажется, что у меня нет на него достаточно внятного ответа. Я ведь учился в старших классах с 2000 по 2004 год, кажется, не так уж давно, понятие трансгендерности существовало, по-моему, я слышал об этом несколько раз, но никто в моей школе не считал себя трансгендером. И за пару десятилетий мы пришли к тому, что сейчас уже странно называться просто «цисгендером» (человеком, чей гендер совпадает с биологическим полом. — ИноТВ). Это быстрая и радикальная перемена в нашей культуре. Как, по-вашему, она произошла столь быстро?
АБИГЕЙЛ ШРАЙЕР, журналистка и публицистка: Активистам удалось привнести разложение во многие институты. Активисты — а они крайне, крайне агрессивны! — смогли, с одной стороны, привнести разложение в систему государственных школ, внедрить в неё гендерную идеологию. Детей учат, в Калифорнии — начиная уже с пяти лет, что твой настоящий гендер знаешь только ты сам. Не врач. Врач назначил тебе гендер случайным образом. Но твой настоящий гендер знаешь только ты. И если ты объявишь его здесь, это безопасное пространство, мы можем не рассказывать твоим родителям. Это одна из движущих сил.
Кроме того, огромное давление оказали на терапевтов, чтобы они шли на поводу. В 20 штатах США сейчас запрещена конверсионная терапия. В законе говорится, что, если терапевт пытается «обратить» тебя из твоей предполагаемой гендерной идентичности, другими словами, если терапевт просто пытается помочь тебе чувствовать себя комфортно в твоём теле, говорит: «Погоди-ка, я знаю, ты говоришь, что твоя проблема — в том, что ты родился в этом теле, но как насчёт других вещей, которые мы ещё не исследовали?» — терапевт рискует лишиться лицензии. Я рассматривала медицинские организации — практически все они приняли политику «позитивной заботы». Это значит, что теперь работа доктора — автоматически подписываться под диагнозом, который пациент поставил себе сам, если этот диагноз — гендерная дисфория.
Итак, с законами о «позитивной заботе»… Как вы сказали, во скольких штатах они приняты?
АБИГЕЙЛ ШРАЙЕР: В 20 штатах запрещена конверсионная терапия.
А конверсионная терапия — это когда вы пытаетесь помочь мальчику остаться мальчиком, то есть вы «обращаете» его в то, чем он и так уже является. Очень логично! Итак, «позитивная забота». Если ребёнок приходит на консультацию и говорит, что не может разобраться со своим гендером или чувствует себя некомфортно, терапевту непозволительно исследовать никакие другие причины этого замешательства или дискомфорта, а надлежит сразу объявить это гендерной дисфорией и трансгендерностью? Так?
АБИГЕЙЛ ШРАЙЕР: По сути, именно этого от них и требует «позитивная забота». И если они идут против этого, они рискуют потерять лицензию. Их легко обвинить в нарушении нормы, которая гласит: «Не пытайтесь обратить ребёнка в цисгендерность». Конечно же, это пошло от антигомосексуальных конверсионных практик, которые исторически бывали довольно жуткими. Так что эти законодательные запреты были приняты, а люди бездумно их поддержали, даже притом что туда были вставлены формулировки о гендерной идентичности. А ведь гендерную дисфорию исторически всегда лечили холистически, всегда говорили: «Погоди-ка, я знаю, ты считаешь, что ты не того пола, но поговорим о том, как ты пришёл к этой мысли, почему ты не хочешь быть мальчиком?» Терапия требовала изучить всё это. А теперь такое запрещено.
