Годы, когда Шлиман вел в России торговые операции в качестве гильдейского купца, выпадают из поля зрения биографов Шлимана, сосредоточившихся в основном (что и понятно) на его деятельности как археолога. Но как знать, состоялся бы он как всемирно известный ученый, если бы обстоятельства его личной жизни обернулись иначе?

В Петербург будущий археолог приехал 30 января 1846 года как представитель голландской торговой фирмы. Убедившись, что Россия предоставляет предприимчивому человеку немало великолепных возможностей проявить себя, двадцатичетырехлетний коммерсант принял решение остаться на более продолжительное время в этой стране, чем предполагал поначалу.

Спустя год после приезда он принял российское подданство, а вскоре записался во вторую купеческую гильдию. С этого времени началась его более чем успешная карьера на поприще торговли.

В 1847 году Андрей Аристович, как звали Шлимана в России, задумал жениться на своей соотечественнице, немке Софье Гаккер, однако его постигло разочарование. В одном из писем к отцу в Германию он сообщал: «15 ноября мы были вместе в обществе. Там я заметил, что Софья оказывает слишком много внимания одному офицеру. Я рассердился, приревновал — и наша помолвка расстроилась».

Впрочем, горевал Шлиман недолго: вскоре он познакомился с семейством петербургского адвоката П. А. Лыжина и спустя какое-то время у него начался роман с его дочерью Катериной. «Милый друг мой! — шлет ему одну за другой записки Катерина. — Я жду тебя непременно сегодня вечером». «Обязательно приходи сегодня...» «Приходи непременно завтра обедать...» И наконец одну из записок она подписывает: «Преданная Тебе и любящая Тебя невеста», из чего мы можем заключить, что Шлиман сделал-таки предложение Катерине, однако обстоятельства сложились так, что в 1850 году ему пришлось отправиться в Америку.

За океаном он пробыл полтора года. Дела его и там шли успешно, однако он не забывал «милый незабвенный Петербург» (его собственные слова) и 22 июля 1852 года возвратился на берега Невы. Здесь его ждали не только дела по коммерции. Скоро после приезда он в письменной форме предложил руку и сердце двум женщинам одновременно. Нам известны имена обеих.

Одной из них была его двоюродная сестра Софья (быть может, та самая, помолвка с которой расстроилась пятью годами ранее), но Софья неожиданно умерла от тифа, и 12 октября 1852 года в Исаакиевском соборе состоялась церемония бракосочетания «С. Петербургского мещанина Г. Шлимана и дочери почетного гражданина П. А. Лыжина Екатерины Петровны Лыжиной».

Невесте, таким образом, было 26 лет — возраст для вступления в брак по меркам того времени для женщины весьма серьезный, однако Андрей Аристович, человек практический, постоянно нуждавшийся в советах адвоката, надо полагать, знал, что делает. И брат Катерины, Павел Петрович, был адвокатом (а заодно и прототипом П. П. Лужина из «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского).

От брака с Екатериной Петровной у Шлимана было трое детей: Сергей (1855−1939?), Наталья (1859−1869) и Надежда (1861−1935). Даже отлучаясь из Петербурга на непродолжительное время (а Шлиман нередко покидал свою обширную квартиру в доме 28 по 1-й линии Васильевского острова и на несколько месяцев), он интересовался их здоровьем и успехами в школе, ни разу не отказался откликнуться на малейшую просьбу, будь то желание получить десять рублей на покупку аквариума или совершить летнюю поездку по Кавказу.

О том, как растет их первенец, отец узнавал главным образом из писем жены. Екатерина Петровна держала мужа в курсе всех событий, касавшихся жизни сына: «Сережа, слава Богу, здоров». «В Субботу отняла я Сережу от груди». «Теперь спит Сережа, и я совершенно уставшая села Тебе писать». «Сережа теперь, слава Богу, поправился и прехорошенький мальчик» (1856 год). «(...) был бы он здоров, то и все слава Богу» (1859 год).

В 1859 году у супругов родилась дочь Наталья, которая, к огромному горю родителей, умерла в десятилетнем возрасте. Дочь Надежда родилась в 1861 году и, получив хорошее образование, обнаружила самостоятельность, независимость от своего отца и, выйдя замуж за академика Н. И. Андрусова, родила детей, потомки которых и ныне живут в Словакии и во Франции.

Вышло так, что Сергей оказался самым близким для Шлимана человеком. Он с юных лет боготворил своего знаменитого отца, пытался беспрекословно следовать его наставлениям, искренне переживал за него. Вот цитата из одного из писем Сергея: «Я страшно опасаюсь, чтобы не случилось с Тобою чего-либо неблагоприятного в Трое, где, как говорят, теперь крайне опасно. Возьми непременно конвой солдат для того, чтобы быть в безопасности от разбойников».

Так писал тринадцатилетний мальчик, который несколькими годами ранее утвердился во мнении, что «(...) с тех пор как мир существует, едва ли какой другой ископатель имел более блистательный успех, чем Ты» − это цитата из другого его письма к отцу.

Сергей стал связующим звеном в стремительно распадавшемся брачном союзе. Для Г. Шлимана разлука с сыном была необыкновенно мучительна. 10 июля 1866 года, после тягостных разговоров с Екатериной Петровной, продолжавшихся много дней, Г. Шлиман покинул Петербург в состоянии «нервной лихорадки». На следующий день он внес в дневник следующую запись: «Я оставил дачу мою у Ораниенбаума вчера в 71 / 2 часов утра. Любезный сын мой Сережа провожал меня до парохода в Петергофе. Мне очень трудно было расстаться с ним».

В 1868 году Г. Шлиман собрался посетить Петербург в последний раз и даже обдумывал маршрут. Однако не получая какое-то время писем ни от сына, ни от дочери, он переменил планы, о чем известил Сергея:

«Милый, возлюбленный сын мой!

...Так как я теперь уже лишился всякой надежды возвращения в С. Петербург, то я сегодня послал к Вам, милые мои... три коробочки с конфектами, привезенные мною для вас из острова Куба. ... Мне конфекты не нужны, ибо без вас они для меня горьки, кислы и безвкусны, и потому кушайте их на здоровье...

Душенька моя, всю библиотеку и все редкости я завещал тебе; но держи всегда все под ключом и никогда никому ничего не отдавай.

Прощай, ангел мой! с слезами благословляю Тебя и сестер Твоих; будьте здоровы и счастливы. Цалую вас всех. Еще раз прощай, обожаемый мой...».

1869 год − памятный год в жизни Г. Шлимана. В том году он стал американским гражданином, женился на гречанке Софье Энгастроменос, при этом брак с Екатериной Петровной не был расторгнут по российским законам, а значит, въезд в Россию ему был запрещен. Всякие отношения с бывшей женой в том году были прерваны окончательно.

Что же произошло? Почему Шлиман, сколотив в Петербурге миллионное состояние, сделавшись купцом 1-й гильдии, вдруг решил в 1866 году на пятом десятке сделаться студентом и отправился в Сорбонну? Притом отправился один, без семьи.

На все эти вопросы в короткой статье ответить невозможно, особенно по прошествии столь большого времени, да и разобраться в мотивах поведения двух столь разных людей, живших совсем в другую эпоху, едва ли осуществимо. И вместе с тем даже тех фактов, которые нам известны, достаточно, чтобы сделать вывод — финал их отношений столь же закономерен, сколь хрупки были эти отношения еще в самом начале.

Зная, с какой решительностью приступал Шлиман к осуществлению задуманного и с каким упорством двигался к намеченной цели, можно предположить, что женитьба на Екатерине Петровне была для него, скорее всего, лишь этапом на пути к утверждению себя в качестве крупного предпринимателя (ни о какой Трое он первое время, разумеется, и не помышлял, хотя именно в России в 1856 году выучил древнегреческий язык). Крупный коммерсант должен быть женат, у него должен быть свой дом, дети, слуги, экипаж, друзья в высших сферах.

Все это у Шлимана было, и в 1866 году он перебрался в Париж, где купил еще четыре дома, помимо петербургского, в котором осталась семья. Парижские дома, по его расчетам, должны были приносить верный доход, а «управлять» ими в будущем должен был Сергей, которому тогда было 11 лет. Все пока указывает на то, что действиями Шлимана по-прежнему руководит коммерческая жилка.

Но вот в том же самом 1866 году Шлиман извещает свою жену о том, что в Париже у него вышла книга («Современные Китай и Япония»); это уже что-то новое. Такого она от него не ожидала.

Один экземпляр Шлиман отослал ей в Петербург в надежде склонить жену к переезду в Париж, где он намеревался посвятить себя ученым занятиям. Это его намерение не вызвало понимания с ее стороны.

Шлиман в отчаянии; он предпринимает попытки найти союзников среди своих петербургских знакомых и в одном из писем в Россию заявляет: «Я же решительно не дам семейству более ни одной копейки на расходы в Петербурге после 31‑го марта, ибо... не могу жить без семейства». Екатерина Петровна, когда ей передали требование мужа, ответила решительным «нет».

Шлиман поставил ультиматум: если до 15 апреля Екатерина Петровна не приедет с детьми в Париж, то все отношения между ними кончены.

Она не приехала ни в 1867 году, ни в 1868‑м. Она знала: он не оставит ее в покое, но домогаться будет ее переезда в другую сторону не ради нее, и даже не ради детей, а ради нового увлечения — науки, что в его возрасте казалось ей предосудительным. Она знала и то, что он человек незаурядный, и если поставил перед собой задачу сделаться ученым, то добьется своего. И ей отлично было известно, что он человек непредсказуемый, иногда не в меру резкий, и не сможет ограничиться участью добропорядочного семьянина, а для нее спокойствие и мир в семье — прежде всего. И по прошествии пятнадцати лет совместной жизни она осталась все той же Катериной, для которой лучше Петербурга города на свете нет. И так искренне считало большинство ее современниц и соотечественниц.

После 1869 года переписка между супругами прекратилась, но в продолжение многих последующих лет Г. Шлиман продолжал переписываться с Надеждой и Сергеем.

Конечно же, Шлиман возлагал определенные надежды на сына и видел в нем если не своего преемника, то во всяком случае человека, добившегося успехов в жизни. Однако Сергей не оправдал этих ожиданий. Шлиман приглашал сына на раскопки, подыскивал ему невест, но Сергей женился на певичке и отправился тянуть лямку следователя в глубокую провинцию.

Писал Сергей отцу все реже и короче (видимо, сохранив обиду на то, что Г. Шлиман отказался принять его с женой), в одном из писем он сообщал, что «страшно утомлен», на что Шлиман порекомендовал сыну выйти в отставку и «найти удовольствие в садоводстве». К тому времени, впрочем, интересы и привязанности Шлимана приняли уже иной оборот, он и детей своих от второго брака назвал в духе владевших им тогда увлечений − Агамемнон и Андромаха.

Умер Сергей Андреевич в Ленин-граде, предположительно в 1939 (или в 1940‑м) году, восьмидесяти четырех лет от роду − в глубокой старости и в глубокой нищете, несмотря на то, что отец оставил ему в наследство два дома в Париже и сто тысяч франков — да как воспользоваться всем этим богатством, проживая в Советской России?

Старый ленинградец Г. В. Защук (ныне покойный) рассказывал, как в 1923 году он проходил с матерью мимо Смоленского кладбища. У входа на кладбище стоял нищий с протянутой рукой. «Поди подай ему», − сказала мать и прибавила: «Сама я не могу этого сделать, ибо не хочу его смущать. Помню его до революции вполне состоятельным человеком».

Екатерина Петровна, отдав всю жизнь воспитанию детей и так никогда и не служившая, умерла 10 февраля 1896 года и погребена на Волковом кладбище в одной могиле со своей дочерью Натальей. Найти сегодня этот скорбный памятник невозможно. Остались лишь ее письма к мужу. Их больше 180 (их сохранил в своем архиве Шлиман), и во всех она пишет о детях. Ради них она жила, и ради них отказалась от переезда в Париж, где ее муж готовился к восхождению на вершину непреходящей всемирной славы.