Позже, уже став знаменитым, он научился отвечать на нападки, касающиеся внешности. Когда какой-то щеголь в Копенгагене, увидев на голове писателя старую, поношенную шляпу, воскликнул: «И что, эта жалкая штука у вас на голове называется шляпой?!» — тот немедленно среагировал: «А эта жалкая штука под вашей шляпой называется головой?
Ганс Христиан Андерсен появился на свет 2 апреля 1805 года в семье бедного башмачника и прачки. Несмотря на жуткую нищету, родители будущего писателя считали, что их отпрыску несказанно повезло. В конце концов у него есть крыша над головой и его не заставляют работать, в то время как бабушка и дедушка со стороны матери с самого раннего возраста выгоняли дочь на улицу и заставляли просить милостыню. С детства Ганс Христиан был странным. Постоянно фантазировал и рассказывал истории сверстникам, которые вовсе не хотели слушать его бредни и нещадно колотили рассказчика. Даже домашний кот норовил сбежать подальше, когда из-за отсутствия других слушателей мальчишка пытался поведать ему одну из своих историй. При этом он был совершенно не способен к учебе, доводил школьного учителя до исступления, часто приходил домой с распухшими пальцами, учитель колотил бездарного ученика линейкой по рукам, да так и не сумел освоить правописание. Андерсен до конца жизни писал с огромным количеством ошибок. А в 14 лет этот оболтус и вовсе ушел из дома, сказав, что отправляется в Копенгаген, чтобы стать знаменитым артистом. Ха! Да какой же из него артист? Худой, с огромным носом, маленькими глазками и непомерно длинными руками, благодаря которым его дразнят орангутангом.
В артисты его не взяли. Единственная роль, которую ему доверили сыграть, была бессловесной — одного из семи троллей в небольшой постановке.
Поняв, что актером ему не стать, Андерсен вспомнил свои детские опыты в сочинительстве и попытался писать пьесы. И тут ему улыбнулась удача. Его сочинения попали в руки управляющему королевским театром, который пришел в восторг и всерьез занялся устройством судьбы начинающего писателя. Его усилия были вознаграждены, и скоро в гениальности Андерсена уже никто не сомневался. Однако Андерсен отличался непростым характером. Он просто не выносил критики в свой адрес. Однажды ему на глаза попалась недостаточно восторженная газетная статья, и писатель с плачем кинулся на лужайку во дворе и целый час катался по траве в совершенной истерике. Он частенько читал свои произведения друзьям и знакомым, но, если в этот момент в помещение входила горничная, Андерсен немедленно прекращал читать, вскакивал и убегал из комнаты. Отправляясь в путешествие, писатель непременно брал с собой веревку. Дело в том, что он панически боялся сгореть и считал, что веревка поможет ему спастись, а вдруг пожар. Однажды его друг, писатель Чарльз Диккенс имел неосторожность пригласить Андерсена в гости. Когда Андерсен уехал, Диккенс прикрепил к зеркалу в гостевой комнате карточку с надписью: «В этой комнате Ганс Христиан Андерсен спал пять недель, которые показались семье вечностью».
Ему было трудно угодить. Даже его друзья, хорошо зная его натуру, подчас теряли с ним всякое терпение. Андерсену не в силах было понять, что у друзей могут быть другие обязанности, кроме как быть его друзьями, всегда готовыми ему услужить. В отчаяние и пессимизм его могла привести любая мелочь: например, недостаточно доброжелательный взгляд или слишком, по его мнению, холодный тон письма, не такой, как «друг пишет другу»...
Успеха у женщин Андерсен не имел — и до определенного момента не стремился к этому, к тому же он их боялся. Эксцентричный, истеричный, мнительный, не выносящий критики, черт знает как одетый, он понимал, что любовные приключения — не для него. Андерсен всю жизнь прожил девственником. Сознание собственной внешности и чувство, что он не такой, как все, мешало ему поверить в успех у противоположного пола. Он не раз был на волоске от «грехопадения», но всякий раз отступал.
В своем дневнике он писал: «У меня в крови жар. Я по-прежнему сохраняю невинность, но я весь в огне... Я наполовину больной. Счастлив тот, кто женат, и счастлив тот, кто хотя бы помолвлен». Он с трудом сопротивлялся сиренам опасного города, а при отъезде написал: «Все же я вышел из Неаполя невинным».
Так было до тех пор, пока он не встретил Дженни Линд.
В своей автобиографии «Сказка моей жизни» Андерсен лукавит — он пишет, что при первой встрече Линд показалась ему абсолютно заурядной, до такой степени, что он вскоре о ней забыл. На самом деле это было не так — она занимала его мысли вплоть до следующей встречи, которая произошла три года спустя, когда Линд приехала в Копенгаген с концертами.
20 сентября 1843 года в дневнике Андерсена наконец-то появилась запись из одной лишь строчки: «Я люблю!»
Андерсен влюбился, но, ввиду нерешительности и застенчивости, так и не признался Дженни в своих чувствах. Она уехала из Дании, так и не узнав о них, а он, отчаявшись, отправил ей вдогонку письмо-признание. Но, во время следующей встречи, которая состоялась год спустя, она ни словом не обмолвилась, что прочла его.
Со священным трепетом относилась она к музыке и смиренно принимала свой талант как милость, ниспосланную небесами, а свое призвание видела в том, чтобы суметь правильно распорядиться этим даром. Андерсен выразил это в замечательных словах: «Когда слышишь, как она поет, становишься порядочным человеком».
Удивительно! Про нее нельзя рассказать ни одной скандальной истории, хоть ей и пришлось судиться с лондонским импресарио Банном, и уж тем более никаких пикантных подробностей ее амурных историй. Она дважды была обручена и оба раза расторгала обручение.
Во время ее пребывания в Копенгагене они виделись ежедневно, однако отношения эти были странными и мучительными для них обоих. Она называла его «братец» или «дитя», хотя в то время ей было 26, а ему 40.
В сочельник 1846 года Андерсен вдруг решил, что именно сегодня Дженни пригласит его в гости и целый день провел в ожидании у окна. Приглашения не последовало. Отлучаться куда-то из квартиры казалось ему немыслимым, ведь в любой момент в дверь может постучаться посыльный и принести приглашение на праздник к Дженни Линд — певице, которую благодарная публика давно окрестила «шведским соловьем». Однако для Андерсена Дженни была больше, чем певица, для него она была в первую очередь женщиной, но недосягаемой, как Снежная королева.
Почему-то писатель был уверен, что, если он проведет праздник в доме обожаемой Дженни, в их отношениях произойдет перемена. В конце концов в эту сказочную ночь должны случаться чудеса, а уж в чем в чем, а во всяческом волшебстве знаменитый сказочник должен разбираться гораздо лучше других. Андерсен уже не раз пытался объясниться Линд в любви, но в ответ слышал, что певица может предложить ему лишь дружбу. Однажды Дженни то ли в шутку, то ли всерьез спросила его: «Андерсен, хотите стать моим братом?» И влюбленный сказочник безропотно согласился на эту роль, лишь бы быть рядом с возлюбленной. Но наступающие праздники давали ему надежду. Он представлял себе, что в праздничную ночь они обменяются подарками, а потом Дженни обнимет его и скажет, что любит его так же сильно.
Чуда не произошло. Посыльный так и не появился в доме сказочника, и Андерсен провел самую волшебную ночь в году, сидя в одиночестве перед окном и глядя на веселящуюся публику.
«Она приняла меня вежливо, но равнодушно, почти холодно. Расстались мы, едва познакомившись, и она оставила во мне впечатление совершенно заурядной личности, которую я скоро позабыл», — писал Андерсен в своем дневнике. Когда же певица приехала в Копенгаген во второй раз и Андерсен увидел ее на сцене, он полностью потерял голову. «На сцене Дженни Линд была ослепительной артисткой, звездой первой величины. Никто не мог затмить Дженни Линд, кроме ее самой», — восхищался писатель.
Наутро писатель отправился поздравить Дженни и спросить о причине ее забывчивости. Она возмутилась: как забыла? Ей просто показалось, что Андерсену будет неинтересно с ее гостями. Она сказала ему: «Дитя! Мне это и в голову не приходило! Но теперь мы еще раз справим сочельник! Дитя получит свою елку! Мы зажжем ее у меня под Новый год». Обращение «дитя» выглядело странно, но певица считала известного сказочника вечным ребенком. Так оно и было — на всю жизнь он оставался для Линд «милым братом»... и только.
В новогоднюю ночь они втроем — Андерсен, Линд и ее подруга — чинно сидели у наряженной елки, Дженни пела, смеялась, завалила своего «братца» подарками — именно тогда он понял, что она никогда его не полюбит, что надежды нет. Но ведь можно посвящать ей сказки...
«Я заплатил за свои сказки большую, непомерную цену. Отказался ради них от личного счастья и пропустил то время, когда воображение должно было уступить место действительности...» — написал Андерсен в своем дневнике.
В сороковых годах девятнадцатого века Дженни Линд уезжает на гастроли в Германию, где она выступает совместно с Мендельсоном в Лейпциге и в Вене. Для нее он пишет партию в оратории «Илия». По письменному свидетельству человека, ставшего позднее ее мужем, Отто Гольдшмидта, в 1847 году Мендельсон предлагал Дженни бежать с ним в Америку. Другой очевидец, некий Мерсер-Тэйлор пишет, что, хотя и не было доказательств физической близости Дженни Линд с Феликсом Мендельсоном, «отсутствие доказательства не есть доказательство отсутствия».
В июле 1847 года Дженни выступает в премьере оперы Верди «Разбойники» в Лондоне. Она гастролирует по всей Великобритании и континентальной Европе, что делает ее чрезвычайно известной и необыкновенно богатой. В ноябре 1847 года Дженни узнает о смерти Мендельсона.
В феврале 1852 года Дженни стала женой молодого пианиста Отто Гольшмидта. Именно тогда в 1852 году и состоялась ее последняя встреча с Андерсеном — он познакомился с ее супругом, осыпал молодоженов комплиментами... и расстался со своей возлюбленной навсегда.
Андерсен описал ее так: «Муж ее, которого я видел впервые, отнесся ко мне в высшей степени сердечно. Я опять услышал ее пение. Та же душа, тот же дивный каскад звуков! Так может петь одна Дженни Гольдшмидт!» Рука вывела эту фамилию не дрогнув.
Андерсен любил Дженни всю жизнь. Его потребность в женщинах была велика, но страх перед ними еще сильнее...
В отрочестве Андерсен обещал матери стать знаменитым, а когда стал им, никак не мог поверить в это. Однажды ему оказали большую честь: пригласили во дворец герцога Веймарского. Из письма приятельнице Генриэтте Вульф: «Меня приняли очень тепло. А потом, в поезде, произошло следующее. И это уже не впервые. Когда люди узнают, что я — датчанин, тут же перечисляют моих знаменитых земляков — Торвальдсена-скульптора, Эленшлегера-поэта и Эрстеда-физика... А я с грустью произношу: „Но никого из них уже нет на свете“. И слышу в ответ: „Но Андерсен еще жив!“ И я сжимаюсь, я так мал... Может, это сон наяву? Боже мой, возможно ли, что мое имя произносят рядом с этими великими...»
Одна из центральных улиц Копенгагена — бульвар Андерсена, на ней же находится и памятник сказочнику. Как-то Андерсену, уже глубоко больному человеку, скульптор Огюст Сабё принес показать эскиз памятника, над которым собирался работать. Эскиз представлял собой писателя, окруженного детьми, слушавшими сказки. Андерсен был в возмущении:
— Вы хотите, чтобы я читал мои сказки в окружении детей, которые виснут на моих плечах и коленях? Да я и слова не скажу в такой атмосфере!
Он и в самом деле побаивался детей. Однажды, будучи в гостях у Гейне и его прелестной жены-парижанки, у которых по дому носилась куча детишек, сказочник стал испуганно озираться. Гейне заметил это и пошутил: «Не волнуйтесь, это не наши дети, мы заняли их у соседей на вечер, чтобы попугать вас».
Скульптор послушался Андерсена и оставил писателю только книгу, с которой сказочник сидит в задумчивости.
Он не был любим так, как любил сам, как хотел и умел любить, и у него всегда, даже в годы его славы, щемило сердце, когда он распознавал такое знакомое ему ощущение — боль...
Портрет Андерсена, написан в 1852 г., автор — неизвестен.
Под конец жизни он становился все более и более странным. Писатель полюбил посещать публичные дома, где он подолгу беседовал с обнаженными девушками. При этом дальше бесед дело не шло, несмотря на недоумение обитательниц борделей. Друзья искренне удивлялись тому, что писателю удалось до конца жизни сохранить невинность, на что Андерсен отвечал: «Я все еще невинен, но кровь моя горит...» Кроме того, плотские отношения с любой женщиной казались ему чем-то вроде измены, ведь он не сумел разлюбить свою несравненную Дженни.
Незадолго до смерти Андерсен совершенно перестал писать. «Волшебные истории больше не приходят ко мне. Я остался совершенно один», — записал он в дневнике. Если бы Андерсен увидел свои похороны, состоявшиеся 8 августа 1875 года, он испытал бы, вероятно, некоторое удовлетворение. Так грустно шутили его друзья. «Казалось, в тот день жителям Копенгагена нечего было делать, кроме как хоронить Ганса Христиана Андерсена», — писал очевидец. В Дании был объявлен национальный траур. На похороны писателя пришли и знать, и бедняки, студенты и иностранные послы, министры и сам король Дании.
Жизненный путь этого человека не был усыпан розами. За столь божественный дар творения и воображения Андерсен заплатил немалую цену.
Он умер в полном одиночестве на своей вилле, после долгой болезни, начавшейся еще в 1872 году, когда он упал с кровати, сильно расшибся и больше уже не оправился от травм, хотя прожил ещё три года. Андерсен скончался 5 августа 1875 года в полном одиночестве. Линд пережила его на 12 лет.
Он боялся, что его похоронят живым, и умолял, чтобы перед тем как положить в гроб, ему разрезали одну из артерий. «Это только кажется, что я умер», — записка на столе предназначалась друзьям и врачам во время болезни.
Его сказки живут и поныне. И до сих пор дети с замиранием сердца слушают волшебные истории о Кае и Герде и холодной Снежной королеве. О Русалочке, которая отдала свой чарующий голос за ножки, чтобы испытывать боль при каждом шаге, но быть рядом с любимым, — так заплатив за любовь. О бедном изгнаннике, гадком утёнке, которого все прогоняли и шипели на него, а когда он превратился в прекрасного белого лебедя, преклонились перед его красотой. О стойком оловянном солдатике и бумажной балерине, которые сгорели в огне, но остались вместе!..
